Почти сто тридцать шесть лет тому назад, 11 апреля 1883 года, в Харьковской судебной палате слушалось три дела. В каждом из них редактор и издатель газеты «Южный край» Александр Александрович Иозефович обвинялся в проступках против печати. По этой причине газеты окрестили происходящее весьма лаконично — «литературный процесс». Также следует отметить, что сами стороны совершенно не возражали против соединения всех трех дел, по которым было предъявлено обвинение, и слушали их совместно. Именно об этом достаточно громком и показательном судебном процессе, на котором председательствовал прокурор окружного суда Владимир Васильевич Ненарочкин, и пойдет сегодня речь.

В самом начале суда секретарем был зачитан первый обвинительный акт, гласивший следующее.

«Инженер путей сообщения, титулярный советник Мельников, командированный приказом министра путей сообщения в распоряжение временного управления казенных железных дорог производителем работ по постройке Екатеринославского чрез реку Днепр моста, прошением от 18 января 1883 года ходатайствуете о возбуждении против редактора-издателя газеты «Южный край» А. А. Иозефовича преследования за напечатание корреспонденции в означенной газете, в № 474 за 1882 г., из Екатеринослава, об опустившемся в воду кессоне на строящемся через реку Днепр мосту екатерининской железной дороги, так как в корреспонденции этой помещены, между прочим, обстоятельства, вредящие чести и достоинству его, Мельникова, как должностного лица. Из рассмотрения этой корреспонденции оказывается, что автор помянутой статьи, передавая за достоверное тот факт, что при падении 5 мая 1882 г. на строящемся чрез Днепр мосту кессона погибли и частью изувечены сотни людей, заявляет, что “действительное число рабочих, погибших в обрушившейся массе, железнодорожники обставили непроницаемою тайною. Как говорят, один из инженеров, г. Мельников, ездил даже вниз по течению реки с каким-то поклоном к Ненасытскому порогу, нескромно выдающему всех утопленников, приплывающих к нему сверху”.

Вследствие чего и принимая во внимание, что в вышеупомянутой корреспонденции инженер Мельников прямо по фамилии называется одним из исполнителей сокрытия трупов жертв, будто погибших 5 мая 1882 года при падении кессона, редактор-издатель газеты “Южный край” А. А. Иозефович обвиняется в том, что в № 474 издаваемой им газеты за 1882 год в корреспонденции из Екатеринослава огласил такого рода обстоятельство об инженере Мельникове как должностном лице, которое может повредить чести, достоинству и доброму имени его, Мельникова, то есть в проступке, предусмотренном ст. 1039 Уложения о наказаниях. Из-за чего и на основании ст. 1138 и 1139 Устава уголовного судопроизводства 1876 года, он, Иозефович, и предается суду Харьковской судебной палаты без участия присяжных заседателей».

На вопрос прокурора окружного суда, признает ли он себя виновным, Александр Александрович Иозефович ответил, что нет, и пояснил, что после того, как был напечатан данный текст, он получил два письма из Екатеринослава, в которых говорилось о том, что факты в корреспонденции изложены не совсем точно и правильно. В дальнейшем они были опубликованы в № 480 газеты «Южный край». В качестве доказательств упомянутый номер газеты был суду редактором предоставлен.

Второй обвинительный акт сводился к тому, что председатель славяносербской уездной земской управы Константинов, 26 августа 1882 года препровождая к прокурору земского окружного суда два номера газеты «Южный край» (от 25 января 1882 года № 373 и от 28 июля того же года № 545), просил возбудить уголовное преследование против редактора данной газеты по причине того, что помещенные там материалы из Славяносербского уезда, по его мнению, содержат информацию, которая может повредить его чести, достоинству и доброму имени.

Так, в № 545, например, было написано следующее:

«В № 373 “Южного края” была напечатана корреспонденция из Славяносербского уезда о земстве вообще и в частности о гонителе медицины, г. Константинове, который, не возлюбивши почему-то доктора Скабичевского, начал с энергией, достойной лучшего применения, допекать последнего всевозможными придирками, отношениями, распоряжениями и поучениями самого странного свойства, на которые Скабичевский, как подначальное лицо, должен был, конечно, отвечать в заигрывающим тоне или иначе подвергнуться гневу строптивого управца. О нравственных страданиях развитого, образованного человека, находящегося в зависимости от “вдохновений” какого-нибудь бесшабашного корнета в отставке, или недоросля из дворян, уж и говорить нечего».

На основании этого Иозефович обвинялся в преступлении, предусмотренном ст. 1039 Уложения о наказаниях уголовных и исправительных:

«За всякое оглашение в печати о частном или должностном лице, или обществе, или установлении такого обстоятельства, которое может повредить их чести, достоинству или доброму имени, виновный подвергается денежному взысканию не свыше 500 руб. и заключению в тюрьме от 2 месяцев до 1 года и 4 месяцев».

Иозефович своей вины и тут не признал, указав, что:

1. на Константинова как на председателя славяносербской земской управы он располагает немалым количеством документов, указывающих на притеснение им врача Скабичевского;
2. врач этот пользуется настолько большой любовью среди жителей уезда, что после того, как начались притеснения его со стороны Константинова, получил немалое количество писем с благодарностью и выражением сочувствия;
3. готов предоставить суду все эти документы и испрашивает на это разрешения;
4. во время выхода № 373 редактором газеты был не он, а Стоянов.

Однако в ответ на желание зачитать все вышеупомянутые документы прокурор Харьковского окружного суда Александр Александрович Башкиров заявил протест, ссылаясь на то, что те не составляют письменных доказательств, которые указываются законом, и с настоящим делом не имеют совершенно никакой связи. С чем, естественно, тут же не согласился защитник Иозефовича присяжный поверенный Николай Иванович Черняев. В итоге после долгих прений между ними Судебная палата, имея в виду, что подсудимый Иозефович предан суду за обе корреспонденции, помещенные в обоих номерах, как значится в обвинительном акте, постановила: «Представленные документы принять и прочитать в свое время».

И только потом секретарем был зачитан третий обвинительный акт, во многом похожий на два процитированных выше. На этот раз газета «Южный край» попрала честь, достоинство и доброе имя таганрогского почтмейстера надворного советника Муженко, который 8 января 1883 года обратился к прокурору Харьковской судебной палаты с ходатайством о возбуждении преследования против редактора-издателя газеты за помещенную в № 693 за 1882 год заметку следующего содержания:

«Случилось у нас какому-то злополучному мальчику из простого звания прийти 17 декабря в  почтовую контору, именно в тот день, когда блок на дверях конторы совершенно перегнил. И когда мальчик вошел в контору, то блок оборвался. Почтмейстер, человек лет 60, забыв свое официальное положение, вылетает из присутствия, хватает за волосы несчастного оторопевшего мальчика, “скубет” его и при этом прыгает от злости. Целую минуту продолжалась такая картина: мальчик рыдает, публика молчит и смотрит, а чиновник 60 лет и начальник учреждения издевается над мальчиком. Комментировать тут нечего, сообщаем только факт».

На основании чего Иозефович вновь обвинялся в преступлении, предусмотренном все той же ст. 1039 Уложения о наказаниях. Вину свою он и в этот раз, естественно, не признал, заявив суду следующее:

«В данном случае я также не могу признать себя виновным, потому что все эти факты передавали то, что действительно произошло в таганрогской почтовой конторе. Помимо того, что я вполне верил корреспонденту, как человеку, который давно уже корреспондировал в издаваемую мною газету и всегда оправдывал мое доверие, уже значительно позже напечатания корреспонденции я случайно виделся с одним лицом, которое присутствовало при расправе 60-летнего старика с мальчиком. Я считал и считаю своим долгом доводить до сведения общества о такого рода возмутительных случаях».

После чего в суде началось чтение корреспонденций о Константинове, а также документов, представленных подсудимым, а именно:

• текста материала из Славяносербска, помещенного в № 373 газеты «Южный край» от  25 января 1882 года;
• текста материала из № 545 газеты «Южный край» от 28 июня 1882 года, касавшегося г. Константинова;
• письма г. Константинова к г. Скабичевскому от 15 марта 1882 года, которое было прислано Судебной палате самим чиновником управы и прочитано по просьбе  защитника Николая Ивановича Черняева;
• письмо от благодарных пациентов, поднесенное доктору Скабичевскому, после того как он был уволен со своей должности 7 июля 1883 года земскою управою по предложению Константинова, заявившего управе, что доктор небрежно относится к своим обязанностям;
• два распоряжения славяносербской земской управы к г. Скабичевскому, подписанные Константиновым;
• статьи из номеров газеты, касавшиеся освещения событий трагедии на мосту в Екатеринославе, в том числе и опубликованные письма инженера Березина и майора фон Штерберга.

Также по просьбе защитника была прочитана и жалоба таганрогского почтмейстера Муженко, после чего адвокат обратил внимание присутствующих на то, что Муженко в ней вовсе не опровергает фактов, изложенных о нем в газетной заметке, однако же требует привлечения Иозефовича к суду лишь на том основании, что «обстоятельства, оглашенные в “Южном крае”, принадлежат к числу таких, оглашение которых независимо от того, были они в действительности или нет, могут повредить чести, достоинству и доброму имени».

Затем судебное следствие было объявлено оконченным, и после десятиминутного перерыва заседания наконец-то начались прения.

Прокурор Харьковского окружного суда Башкиров начал свою речь с того, что обвиняемый только за прошлый год на страницах газеты разместил три материала, которые могут повредить чести и достоинству должностных лиц. В силу этого он может быть осужден по ст. 1039 Уложения о наказаниях. Затем прокурор перешел к существу обвинения, начав с материалов, касающихся дела Константинова. После детального рассмотрения этого дела со ссылками на различные статьи свою речь он закончил следующими словами:

«Таким образом, пользуясь предоставленным законом прокурору правом — руководствоваться своим собственным убеждением, основанным на тех или других обстоятельствах дела, — я заявляю, что я по этому отделу отказываюсь от обвинения».

В отношении обвинения Иозефовича по поводу корреспонденции из Екатеринослава, касавшейся инженера Мельникова, позиция прокурора сводилась к следующему:

1. рассказ о самих фактах, сопровождавших постройку моста и падение кессона, совершенно не верен и не справедлив;
2. в опубликованный материал были вставлены различные рассуждения, касающиеся действий лица, служащего при постройке моста. Однако так как сами факты переданы неверно, то и все эти рассуждения неверны, а также оскорбительны;
3. из заметки становится ясно, что именно инженеру Мельникову приписывается участие в сокрытии трупов;
4. с возражениями Иозефовича о том, что, когда он убедился, что информация о Мельникове не соответствует действительности, то разместил на страницах газеты два письма, в которых опровергает все изложенное в № 474, обвинение не согласно, «потому что самый факт оглашения был совершен и этим был оскорблен инженер Мельников, то есть были нарушены правила о печати»;
5. факт того, что в № 480 были все-таки помещены два письма, опровергающие ранее изложенное, является обстоятельством, которое может служить к смягчению наказания.

А вот касательно чести почтмейстера из Таганрога позиция Башкирова была более жесткой. Так как все объяснения, по его мнению, не заслуживали уважения, редактор газеты «Южный край» за корреспонденцию о почтмейстере Муженко подлежал ответственности, определенной в ст. 1039, согласно которой виновные подлежали денежному взысканию не свыше 500 р. или же заключению в тюрьму от двух месяцев до одного года и четырех месяцев. Однако с учетом того, что сам Муженко в своей жалобе говорит о происшествии крайне двусмысленно, тем самым давая полагать, что, может быть, факт, описанный в газете, и имел место быть, прокурор предложил подвергнуть Иозефовича лишь одному денежному взысканию. В совокупности же с делом Мельникова обвинение просило суд назначить редактору газеты «Южный край» наказание за нарушение ст. 1039 в виде штрафа 200 рублей (то есть по 100 за дела Муженко и Мельникова).

И неизвестно, как все сложилось бы дальше, но защитник Николай Иванович Черняев произнес в суде блистательную речь. В силу того что именно она оказала решающее влияние на решение суда, а  также потому, что «услышать» мастерские адвокатские выступления 136-летней давности — удовольствие весьма редкое, текст ее, несмотря на немалый размер, размещаю ниже полностью.

«По делу Константинова ввиду отказа прокурора от обвинения я скажу всего несколько слов. Из только что прочитанных бумаг Палата, конечно, убедилась, что все факты, которые приведены в корреспонденциях о председателе славяносербской земской управы, — сущая правда. Те придирки, то бесцеремонное третирование г. Скабичевского, в которых “Южный край” обвинял Константинова, подтверждены целым рядом письменных доказательств. В “Южном крае” сказано, что Константинов “невзлюбил” Скабичевского без всякой причины. Из представленных подсудимым документов видно, что г. Константинов преследовал Скабичевского не в интересах “землевладельцев и земледельцев”, а по другим причинам, не имеющим ничего общего с интересами уезда; преследовал за то, что г. Скабичевский не исполнял незаконных требований, предъявляемых ему Константиновым и объясняющихся капризами, или, как выразился “Южный край”, “вдохновениями” г. Константинова. Из письма Константинова к Скабичевскому видно, что Константинов настойчиво требовал от Скабичевского того, чего не имел ни малейшего права требовать. В корреспонденции, помещенной в № 343 “Южного края”, говорилось о земской медицине вообще и “гонителе земской медицины” г. Константинове в частности. Если г. Константинов считал себя оскорбленным газетой, он мог просить Скабичевского написать опровержение, но просить частным образом, и просить, а не требовать, потому что Скабичевский вовсе не был обязан вступать в полемику. Но г. Константинов избрал другой путь: он потребовал, чтобы Скабичевский “сказал печатно свое слово”, потребовал как начальник, на бланке председателя земской управы; и потребовал в самых резких выражениях. “Вы должны” опровергнуть “Южный край”; “ваш долг” опровергнуть “Южный край”; “если вы не сделали этого до сих пор, так я приписываю это единственно тому, что вы не знали о существовании корреспонденции и были отвлечены своими делами”. Это — тон неприличный, которого г. Константинов не имел права позволять себе. Если принять в соображение, что г. Константинов, опровергая корреспонденцию “Южного края”, помещенную в № 343, ни одним словом не упоминает о недобросовестном отношении Скабичевского к своим обязанностям, если обратить внимание на то, что у земской управы не было оснований упрекать Скабичевского как земского врача, то нельзя не прийти к заключению, что при удалении Скабичевского от должности ссылка на ропот “землевладельцев и земледельцев”, которые будто бы жаловались на Скабичевского, была лишь предлогом: Скабичевский пострадал за то, что не хотел ломать копья за г. Константинова. Константинов заявил управе, что Скабичевским недовольно все население 4-го медицинского участка. Насколько справедливо было это заявление, видно из адресов,  поднесенных г. Скабичевскому его пациентами и подписанных лицами разного звания: дворянами, купцами, священниками, мещанами, военными, крестьянами. Все эти лица, как уже известно Палате, объясняют удаление Скабичевского от должности личными отношениями Константинова к Скабичевскому. Каждая честная газета обязана заступаться за людей, которые приносят и хотят приносить пользу, а между тем подвергаются гонениям потому только, что находятся в полной зависимости от произвола господ Константиновых.

Что касается обвинения Иозефовича за корреспонденцию об инженере Мельникове, то оглашение обстоятельств, позорящих Мельникова, не имеет никакого отношения к вопросу о том, верно или неверно рассказана в “Южном крае” история падения кессона. “Южный край” вовсе не упрекает Мельникова в небрежном отношении к постановке кессона; в “Южном крае” прямо сказано, что ответственность за катастрофу 5 мая должна всецело пасть на подрядчика Фавра. Следовательно, жалоба Мельникова на то, что “Южный край” упрекает его в неосторожности, от которой последовала смерть рабочих, не заслуживает внимания. Остается сообщение о поездке Мельникова к Ненасытскому порогу. Говорят, что “Южный край” обвинял Мельникова в сокрытии трупов. Но из чего это видно? Корреспондент говорит, что Мельников ездил с каким-то поклоном к Ненасытскому порогу. О каком “поклоне” здесь идет речь, понять мудрено. У Ненасытского порога нет властей, которые можно было бы подкупить, которые можно было бы склонить к предосудительным поступкам. Намек корреспондента до такой степени неясен, что едва ли можно усмотреть в нем оглашение определенного позорящего обстоятельства. Во всяком случае, помещая корреспонденцию о падении кессона, г. Иозефович добивался только одного — выяснения истины, которая в данном случае имела серьезное общественное значение. Вот почему г. Иозефович дал место в своей газете и письмам из Екатеринослава. Письма из Екатеринослава были присланы частными лицами, следовательно, печатать эти письма г. Иозефович не был обязан, но он их напечатал. Девятый пункт 134-й статьи Уложения о наказаниях говорит, что “если виновный по содеянии преступления старался отвратить хотя некоторые из вредных оного последствий”, то ответственность уменьшается. Господин же Иозефович не только старался отвратить, но и отвратил, и притом все, а не некоторые вредные последствия оглашения обстоятельства, которое могло повредить достоинству и доброму имени Мельникова. Когда письма из Екатеринослава появились в № 480, честь Мельникова, если только она пострадала, благодаря корреспонденции, напечатанной в № 474, — была совершенно восстановлена. Каждый, прочитав корреспонденцию и увидев, что она без подписи, очень естественно относился к ней, как и ко всякому анонимному сообщению, с недоверием. Другое впечатление должны были произвести два письма из Екатеринослава, подписанные полными именами. К этим письмам относиться с недоверием уж не было повода. Еще одно, и притом самое важное замечание о деле Мельникова. Дело это, вопреки закону, возникло без жалобы оскорбленного. Мельников просил прокурора Харьковского окружного суда обнаружить автора корреспонденции, если же автор не будет обнаружен, то привлечь к ответственности редактора “Южного края”. Для того чтобы обнаружить автора, ничего не было сделано: прокурор Судебной палаты, получив жалобу Мельникова, привлек к суду г. Иозефовича. Предварительного следствия не производилось. Обвинение же в диффамации возможно только в таком случае, если то или другое должностное лицо не только считает себя оскорбленным вследствие оглашения позорящих обстоятельств, но и прямо указывает, кого оно намерено преследовать за посягательство на свое доброе имя. Такого указания со стороны Мельникова нет, и потому Судебная палата не может произнести над г. Иозефовичем обвинительный приговор. На основании 771-й статьи Устава уголовного судопроизводства “подсудимый должен быть оправдан, если деяние, им совершенное, не подлежит вменению по законным причинам”. Ввиду того что Мельников не желал привлекать к суду Иозефовича прежде, чем окажется невозможным обнаружить автора корреспонденции, оглашение позорящих обстоятельств о Мельникове редактору “Южного края” не может быть вменено в вину.

Перехожу к делу почтмейстера Муженко. Муженко в своей жалобе говорит: “Я прошу, чтобы Иозефович был наказан”, затем приводит целый ряд причин, объясняющих его желание добиться возмездия для редактора “Южного края” и, в конце концов, ссылается на то, что г. Иозефович должен подлежать ответственности, хотя бы описанная сцена и разыгралась в действительности. Эта оговорка доказывает, что Муженко признает справедливость оглашенных о нем обстоятельств, а если так, то обвинение само собою падает. По делу Аксакова Сенат объяснил, что к числу письменных доказательств, которые может приводить в свое оправдание обвиняемый в диффамации, относится и собственное признание должностного лица, если оно сделано в письменной форме. Раз Палата допустит, что в словах Муженко заключается признание обстоятельства, оглашенного “Южным краем”, я вправе просить, чтобы приговор по настоящему делу был оправдательный. Но если Палата не согласится со мной, не согласится с тем, что Муженко признал в своей жалобе подлинность оглашенного г. Иозефовичем происшествия, в таком случае я прошу не упустить из виду, что Муженко ни одним словом не обмолвился в том смысле, что корреспонденция, помещенная в “Южном крае”, исказила факты или выдумала их. Это очень важно. Сенат прямо говорит, что если должностное лицо привлекает автора, редактора и т. д. к ответственности по 1039-й статье и не доказывает лживости статьи, то дает суду повод думать, что позорящее обстоятельство изложено правильно. Я прошу дозволить мне прочесть несколько строк из кассационного решения, на которое я уже имел случай ссылаться. “Суд, — говорит Сенат, — должен принять во внимание не только то, доказана ли со стороны подсудимого исключительно одними письменными доказательствами, не заключающими при том в себе свидетельских показаний, справедливость оглашенных им позорящих обстоятельств, касающихся служебной деятельности должностного лица, но вместе с тем опровергнуто ли и сим последним представленными ему способами, без всякого в том ограничения, взведенное на него обвинение, без сего… суд был бы поставлен в совершенную невозможность уяснить себе обстоятельства дела настолько, чтобы согласно требованию закона (статья 766 Устава уголовного судопроизводства) по обсуждении их в совокупности определить по внутреннему убеждению вину или невинность подсудимого”. Иначе и быть не может. В делах, подобных настоящему, подсудимый поставлен в самое затруднительное, в самое неловкое положение, потому что не имеет права защищаться ничем, кроме письменных доказательств; противная же сторона, обиженный, имеет право ссылаться на всевозможные доказательства, в том числе и на свидетелей. Муженко стоило только прислать прокурору список чиновников, которые были 17 декабря, в день расправы с мальчиком, в почтовой конторе, и мы бы узнали от очевидцев, правду или неправду опубликовал “Южный край”. Но Муженко этого не сделал. Почему? Конечно не потому, что не желал уличить “Южный край” во лжи. Я ходатайствую перед Палатой об оправдании редактора “Южного края” по всем трем делам. Но если Палата найдет нужным подвергнуть г. Иозефовича уголовной ответственности, то я прошу низвести эту ответственность до минимума. Помещая инкриминируемые статьи, он преследовал интересы общественной пользы. Газета, убежденная, что случай, который был описан в корреспонденции из Таганрога, действительно произошел, не могла и не должна была обойти его молчанием. На печати лежит нравственный долг оглашать возмутительные факты, вроде эпизода 17 декабря. И честный журналист будет оглашать их, несмотря на штрафы. Определяя размер штрафа по делам о диффамации, необходимо принимать в соображение, что в настоящее время, при существовании 1039-й статьи Уложения, которая связывает обвиняемого по рукам и ногам, лишает его возможности оправдываться, в каждом номере самой сдержанной газеты легко найти хотя несколько строк со всеми признаками диффамации. При таких условиях редакторов можно привлекать к ответственности чуть не ежедневно и путем наложения крупных штрафов доконать прессу измором, сделать ее существование положительно невозможным. Такой цели правосудие преследовать не может… Я надеюсь, что Палата, если и не оправдает редактора единственной в Харькове газеты, то крайней мере отнесется к нему с возможною снисходительностью».

Сам же подсудимый Иозефович в своем последнем слове, отрицая свою виновность, заявил, что считает своим долгом предавать гласности возмутительные факты, касающиеся общественных деятелей, только лишь тогда, когда не сомневается в их достоверности.

В итоге представители Судебной палаты удалились на совещание, а после вынесли приговор: по делам Мельникова и Константинова редактор «Южного края» был полностью оправдан, а  по делу Муженко приговорен к штрафу в 5 рублей.

В дальнейшем Александр Иозефович и редакторы газеты иногда по нескольку раз в год становились обвиняемыми в суде по поводу размещения в издании ложной или клеветнической информации. На многих процессах защитником был успешный адвокат, публицист, театральный и литературный критик, рецензии которого на протяжении двух десятилетий печатались на страницах газеты «Южный край», Николай Иванович Черняев…