Около года тому назад в заметке об истории харьковской милиции я опубликовал фрагмент воспоминаний сотрудника правоохранительных органов товарища Мельникова, связанный с его работой в харьковской милиции в 1920 году. Сейчас у большинства людей те годы (по вполне обоснованным, кстати, причинам) ассоциируются в основном с красным террором, доносами и репрессиями. Однако помимо всего этого была в нашем городе еще и обычная преступность, с которой необходимо было бороться обычным сотрудникам милиции, у которых не всегда был опыт, а проблемы как раз были, и немаленькие. Речь в сегодняшней заметке пойдет именно об этом. Начать я бы хотел с того, что в 1926 году на страницах журнала «Вестник советской юстиции» были опубликованы две статьи под общим названием «Заметки следователя», автором которых был некто «Р. С.».

Проблематика в них была затронута (как для Харькова, так и для молодого государства в целом) достаточно актуальная. Так, в одной из них автор указывает на тот факт, что в Уголовно-процессуальном кодексе имеется значительный пробел: отсутствие каких-либо указаний по поводу опознания (предъявления) личности как следственного действия. Хотя акт предъявления подозреваемого потерпевшим или свидетелям и опознания его, особенно среди других лиц и при совпадении с данными ранее приметами, может сыграть решающую роль в расследовании преступления. Ведь детали наружности, манер, голоса и одежды преступника имеют громадное значение. Затем сотрудник правоохранительных органов поделился своим личным опытом на эту тему: «В моей практике соучастник разбойного нападения был опознан и уличен благодаря особенности произношения, врезавшейся в память потерпевших. В другом случае соучастница кражи, стоявшая у ворот “на цинку”, была опознана по одежде случайно заметившим ее прохожим». А затем резюмирует написанное: опознание при таком предъявлении несомненно служит значительным доказательством, из-за чего следует применять его в процессе расследования, пользуясь ст. 114 УПК (применительно). Однако при этом, естественно, должны быть приняты известные гарантии во избежание ошибки или внушения.

В другом материале анонимный сотрудник правоохранительных органов нашего города обращает внимание на следующее. Оказывается, в практике милиции в середине 1920-х годов установился следующий порядок, по которому:

1. следователь выезжает на место происшествия, будь то даже самоубийство или несчастный случай;
2. затем производит необходимые следственные действия, как-то осмотр трупа, местности и пр.;
3. после чего в случае необнаружения признаков преступления дело не заводится, а все материалы передаются в орган дознания с соответствующими указаниями;
4. в прочих случаях следователь не выезжает вовсе сам, а делает распоряжение милиции о производстве тех или иных действий дознания.

Все это, по мнению автора, не является законным. Ведь в ст. 112 УПК написано, что следователь обязан, получив сведения или материалы о совершившемся в его участке преступлении, приступить к производству следствия, составив о том постановление. Безусловно, получение иных сведений (о совершившемся в его участке самоубийстве или несчастном случае) не обязывает следователя приступить к ведению следствия. Однако не приступив к последнему, следователь лишен права производить следственные действия на осмотре трупа или местности, а  также давать указания органу дознания, поскольку основанием для перечисленного является лишь принятие следователем дела к своему производству. Вместе с тем по любому сообщению о несчастном случае в его районе следователь обязан заводить дело и составлять постановление о начатии его. Однако начатие дел по довольно шатким основаниям в виде, к примеру, сообщения в милицию о «таинственной смерти гражданки 79 лет» или «таинственной» гибели гражданина П., бросившегося под трамвай, по мнению автора «Заметок следователя», нецелесообразно. Ведь тем самым оно загромождает камеру делами, подлежащими направлению на прекращение за отсутствием факта преступления. Значит, можно прийти к выводу, что необходимо:

1. всякое извещение в милицию о случившемся самоубийстве или несчастном случае ставить под сомнение, действительно ли имеется результат преступных действий;
2. далее в зависимости от решения этого вопроса следователь должен либо составить постановление об открытии дела, либо же, наоборот, отказать в производстве следствия.

А завершаются  «Заметки следователя» так:

«Осмотр же трупа самоубийцы или же места совершения самоубийства без предварительного составления постановления о наличии дела лишен юридического основания».

Больше на страницах юридических журналов «Заметки» не выходили. Может, у автора вдохновение пропало, может, актуальные проблемы иссякли, а может, и арестовали его за такую излишнюю откровенность. Кто его знает, времена-то были тогда сложные.

Но при этом факт остается фактом: проблема загромождения милицейских участков Харькова документами в середине 1920-х годов действительно была весьма насущной. Поступление дел в то время не регулировалось вообще никакими правилами и зависело лишь от желания судьи или прокурора, с которыми в пререкания следователь вступить, естественно, не мог.

И далеко не всегда вопрос о направлении дела следователю решался с точки зрения целесообразности и необходимости производства следственных действий, а наоборот — чаще желанием поскорее сбыть дело.

Из-за этого количество дел в камерах народных следователей тогда, по отзывам современников, в прямом смысле приобретало все более и более угрожающие размеры. Принимаемые для борьбы с этим меры, как-то: разгрузка участков и частые обследования их прокуратурой, ни к каким или почти ни к каким положительным результатам не приводили. Но согласитесь: при количестве 200–300 дел в участке требовать от одного следователя продуманной работы, полного и всестороннего охвата всех дел, плана в работе и — главное — быстрого расследования просто бесполезно. Производить следственные действия по всем делам в течение одного месяца следователь не имел элементарной физической возможности. Все это приводило к тому, что часть следственных дел по нескольку месяцев лежала, как говорится, без движения, а срок предварительного содержания под стражей заключенных настолько затягивался, что вызывал уже нарушение законодательства. Если же прибавить ко всему этому тот факт, что следственный аппарат тогда в Харькове был еще и весьма молод, то создание нормальных условий для работы следствия становилась не просто актуальным, а жизненно необходимым.

Достаточно остро стояла в Харькове и проблема хулиганства и пьянства. Для борьбы с этим в октябре 1925 года на межведомственном совещании было одобрено решение о принятии следующих мер.

1. Накануне дней отдыха продажу спиртных напитков производить до 12 часов дня, после же, а также в сами дни отдыха запретить вовсе. (Правда, продажа пива такому ограничению не подлежала.)
2. Открыть в Харькове в дополнение к одной уже имеющейся дежурные камеры народного суда для разбора дел о хулиганстве.
3. За легкое хулиганство и появление в пьяном виде штрафовать на месте до 5 руб.
4. О случаях пьянства и хулиганства членов профессиональных союзов сразу же сообщать в союзы и месткомы.
5. Сократить количество мест продажи спиртных напитков в рабочих районах.
6. Продажу спиртных напитков несовершеннолетним категорически запретить.
7. Учредить специальные врачебные камеры протрезвления при Наркомздраве.
8. Усилить судебное преследование и провести ряд показательных процессов.
9. Привлечь СМИ для активной работы против развившегося пьянства и хулиганства.

Практически год спустя на пленарном заседании Харьковского горсовета начальником Харьковской городской милиции и розыска товарищем Корольковым был сделан доклад о деятельности милиции и розыска. Оказывается, что к тому времени количество сотрудников правоохранительных органов в нашем городе всего составляло около 1600 человек. Однако из-за прогрессивного роста количества населения их было недостаточно для полного отправления функций и задач, возложенных на милицию и розыск. В первую очередь в пополнении новыми кадрами и увеличении численности нуждалась наружная милиция для несения постовой службы. Коснувшись вопроса преступности, начальник харьковской милиции привел следующие данные за 1925 год:

• зарегистрировано 12 356 преступлений, из коих раскрыто около 12 000. (Не знаю, как у вас, но лично у меня цифра раскрываемости вызывает — с учетом вышеописанной проблемы загруженности делами — преогромные сомнения.);
• борьба с хулиганством велась и ведется усиленно и систематически. Разросшееся к октябрю 1925 года и зарегистрированное в количестве 242 случаев, хулиганство благодаря своевременно принятым мерам (усиление конных разъездов, увеличение наружных постов) значительно пошло на убыль и в настоящее время составляет приблизительно 50 %.

По данному докладу была принята резолюция, в которой помимо высоких успехов была отмечена также и проблема огромной текучки личного состава (особенно рядовых милиционеров), выразившаяся в уходе 1432 человек в год. Причина такого положения дел была итогом все еще слабой материальной обеспеченности сотрудников и весьма тяжелых условий их работы вследствие неукомплектованности штата. Было честно признано и то, что названные явления служат непреодолимым препятствием на пути воспитания более квалифицированных кадров. И в целях дальнейшего улучшения и усовершенствования работы милиции и розыска в Харькове были приняты решения:

• о дальнейшем увеличении заработной платы сотрудников милиции и розыска с нового бюджетного года,
• о разработке в срочном порядке вопроса о введении в систему постепенного повышения заработной платы работников милиции и розыска в зависимости от сроков нахождения их на службе,
• о признании необходимым награждения за выдающиеся и самоотверженные действия отдельных работников.

Естественно, что все это — лишь малая часть реалий, с которыми сталкивались в своей работе рядовые сотрудники милиции и следователи города Харькова в середине 1920-х годов. Искренне уверен, что среди них было немало честных, порядочных и профессиональных людей, одержимых своим делом, чьи жизнь и деятельность стали неотъемлемой частью истории нашего любимого города.