Под защитой адвоката Леонида Владимирова

Несколькими неделями ранее я уже писал об одном из лучших юристов в дореволюционной истории Харькова — Леониде Владимирове. Как известно, он был прекрасным преподавателем, которого любили студенты, а также выдающимся ученым. Сегодня же мне вновь хотелось бы вернутся к личности Леонида Евстафьевича и попытаться чуть более подробно раскрыть его деятельность в качестве успешного и популярного адвоката. Поскольку на судебных процессах в качестве защитника Владимиров начал активно выступать еще в конце 60-х годов, за несколько десятилетий дел с его участием в Харькове было рассмотрено немало. Описать их все в одной статье не представляется возможным. Но давайте все же хоть немного узнаем о некоторых из них: ведь, как известно, блистательный профессор-адвокат брался за самые разные и сложные случаи.

К примеру, в 1883 году Леонид Владимиров защищал в суде редактора газеты «Южный край» Андрея Николаевича Стоянова и ее издателя Александра Александровича Иозефовича. Суть инцидента, приведшего их на скамью подсудимых, состояла в следующем. В одном из номеров данного издания была размещена заметка, в которой описывалась история о том, как кондуктор Курско-Харьковско-Азовской железной дороги Николаев после сделанного ему контролером выговора по поводу множества безбилетных пассажиров, нанес последнему телесные повреждения. Несмотря на то что данный факт действительно имел место быть и против кондуктора было возбуждено уголовное преследование, Николаев усмотрел в материалах «Южного края» оглашение позорящих обстоятельств и подал на редактора издания в суд. С учетом того что заметки Владимирова, причем на самые разнообразные темы, публиковались на страницах данной газеты, по поводу выбора адвоката вопрос не стоял. Хотя следует отметить, что кроме Леонида Евстафьевича на страницах «Южного края» активно публиковались и другие успешные присяжные поверенные. Ясное дело, что в дальнейшем именно они защищали интересы «своего» издания на многочисленных судебных процессах.  Так как до 1917 года всевозможных исков к газете по обвинению, например, в клевете было немало, страшно представить, что было бы, если бы не любовь адвокатов к написанию заметок. Но это все так, лирика. Вернемся все же к делу Николаева против «Южного края».

Выступая на судебном процессе, Леонид Владимиров сделал упор на следующее.

1. В самой заметке о кондукторе Николаеве нет диффамации, а есть лишь описание скандала, драки, совершенной публично, напечатанное в разделе хроники общественной жизни.
2. Данный раздел разрешен правительством.
3. Поскольку инцидент с Николаевым совершен публично, то он может быть описан.
4. Безусловно, случившееся может быть истолковано как оскорбление, но никак не диффамация.
5. В законе четко указано, что диффамацией является оглашение позорящих обстоятельств в сфере частной жизни или службы, а не оглашение того, что совершилось публично и всем известно.
6. Законодательство не запрещает описывать факты, совершившиеся публично.

Далее талантливый адвокат, с небывалым остроумием разобрав все содержание заметки о Николаеве, закончил свою речь так:

«Как бы ни была дурна наша пресса, но высокий суд, пред которым я имею честь защищать настоящее дело, примет во внимание, что, ограждая личность от печати, следует давать и известный простор печати. Если ее стеснять в отделе местной хроники, то что же ей останется? Суды везде довольно мягко относятся к делам печати, и, мне кажется, в этом оказывается здоровый инстинкт. Не только пресса, все вообще великие движущие силы человеческой цивилизации имеют свои темные стороны. Железные дороги считаются благом. Но по железным путям распространяется не только цивилизация. С такою же быстротой, как блага, распространяются по ним агенты преступления и болезней. Телеграфы — благо. Но телеграфные проволоки делают нас слишком нервными, на нас отражается всякий кризис, как бы далеко от нас ни совершился он. Пресса имеет темные стороны, она — промышленное предприятие, и диффамации в ней часто имеют в основании корыстолюбивые расчеты. Но вообще польза от прессы перевешивает зло от нее. Какова бы ни была наша пресса, а жить на свете мы должны и газеты нам нужны».

Благодаря всему этому суд нашего города признал Андрея Стоянова и Александра Иозефовича  невиновными.

Хотя, конечно же, справедливости ради стоит сказать, что куда большую славу и почет принесло Леониду Евстафьевичу участие в более громких судебных процессах, которые приковывали к себе внимание как представителей СМИ со всех уголков государства, так и рядовых жителей. Одним из таких было, например, дело об убийстве поручиком Самойловым подъесаула Лебедева. Это был трагический финал вражды двух некогда близких приятелей, который мог бы по ряду причин стать фабулой для кинофильма. Сразу же для ясности отмечу, что и жертва, и убийца занимали в обществе нашего города крайне видное место. Подъесаул 1-го Оренбургского казачьего полка Бенедикт Лебедев добился этого благодаря близким родственным связям с командующим войсками Харьковского округа генерал-адъютанта Федора Федоровича Радецкого. У состоявшего в запасе кавалерии поручика Михаила Самойлова таких высокопоставленных родственников не было, зато имелось весьма солидное финансовое состояние. Однако есть вопросы:

• Какова была причина того, что произошло между двумя бывшими приятелями с 10-го на 11 мая 1889 года в момент отхода поезда со станции Лозовая на Севастополь?
• Почему на сам суд 23 мая в небольшой городок Павлоград, входивший в Харьковский судебный округ, съехались множество окрестных землевладельцев и представители СМИ?
• В силу каких причин слушание дела началось утром, шло беспрерывно и закончилось лишь на рассвете следующего дня?

Думаю, следует начать с небольшой предыстории. Знакомство Самойлова и Лебедева состоялось еще в 1883 году в Харькове. Обладая, как уже говорилось, немалым состоянием, в Харькове Самойлов жил на широкую ногу и ни в чем себе не отказывал. Его богатый гостеприимный дом стал неким подобием офицерского клуба, где вокруг щедрого веселого хозяина, всегда готового выручить деньгами, собирались молодые люди из штабных управлений и кавалерийских частей. Ясное дело, бывал на таких офицерских пирушках и Лебедев. Из-за регулярных кутежей и частой дачи в долг состояние Самойлова стало быстро таять. Так что во избежание разорения Самойлов переехал из города в деревню, где со временем остепенился и женился. В 1885 году, имея 20 000 рублей долгов, в брак вступил и Бенедикт Лебедев. Его избранницей стала весьма состоятельная представительница старинного рода баронов Унгерн фон Штернберг. Однако растущие долги, жизнь не по средствам и новые займы привели к тому, что практически вся недвижимость семейства со временем была продана. А к началу 1888 года по закладным и другим имущественным претензиям на продажу была выставлена и последняя оставшаяся недвижимость — имение в Поповке Славяносербского уезда.

Лебедев пытался сохранить его весьма своеобразными способами, например не допускал судебного пристава к описи, кричал, что убьет его, бросался на чиновников, размахивая шашкой или револьвером.

Но несмотря на все это, торги за выставленное на аукцион имение Поповка состоялись 5 апреля в Изюмском окружном суде. Туда прибыли поверенный полковника Литвинова Ризников, землевладелец Вдовенко, Бенедикт Лебедев и уже знакомый нам Михаил Самойлов, решивший купить себе небольшое имение для тихой семейной жизни и занятия хозяйством.

На первых торгах имение осталось все-таки за Лебедевым, решившим выкупить его за 29 000 руб. В тот же день Лебедев еще и ухитрился прямо в коридоре суда избить Ризникова за то, что тот не отказался от участия в торгах. Однако через несколько часов после этого начались новые торги. Причина этому предельно проста. Ведь по закону сразу же после покупки владелец должен был заплатить задаточную сумму в 3000 рублей, которых у Лебедева, естественно, не оказалось. Так что в итоге владельцем Поповки стал Михаил Самойлов, купивший ее за 31 000 руб. Реакция на это Лебедева не заставила себя долго ждать. Во-первых, он сразу же заявил всем, что «поедет в имение, разрушит там все постройки и взорвет дом, землю отдаст в долгосрочную аренду, а Самойлова убьет». Во-вторых, явился в нотариальную контору, где новый владелец оформлял в это время документы на свою собственность, и стал всячески его ругать и вызвал на дуэль. Следующие три дня настойчивые вызовы на дуэль не прекращались. Затем хладнокровию и терпению Самойлова пришел конец, и он дал Лебедеву согласие на дуэль и стал ожидать секундантов для переговоров. Но поскольку те не явились, на том все и закончилось, правда, к несчастью, не надолго. Пути двух бывших приятелей снова пересеклись в роковую ночь с 10-го на 11 мая на станции Лозовой.

Злой от неудач Лебедев тогда возвращался из Харькова в Изюм. Самойлов же в это самое время наоборот — с семейством направлялся в изюмское казначейство, чтобы внести оставшуюся сумму за купленное имение. О том же, что произошло далее, лучше меня поведают сохранившиеся документы.

«За столом в первом классе ужинал Самойлов, его жена и их дочь. Когда они уже практически окончили свой ужин, в зал вошел Лебедев и, увидев семью Самойлова, спросил одного из официантов: “Давно ли этот франт здесь?!”. Затем, выбрав себе ужин, Лебедев сел у того же стола, с краю его. Когда проходил в вагоне Самойлов и его семья, Лебедев расставил руки и загородил путь Самойлову со словами: “На ловца и зверь бежит”, и резким тоном стал объясняться с ним. Самойлов в ответ говорил сдержанно и вскоре отошел от Лебедева, который крикнул ему вслед: “Я вам проходу не дам”.

Через некоторое время Самойлов снова появился у буфета с целью купить своей жене фруктовой воды. Однако практически сразу же вернулся в вагон по причине того, что забыл деньги. После чего находящийся по-прежнему у буфета бывший владелец имения Поповка снова стал оскорблять своего давнего недруга и, как прежде, настойчиво вызывать на дуэль. Но, видимо, этого всего Лебедеву показалось мало. Так как, обозвав Самойлова подлецом и трусом, он нанес ему удар бутылкой в лицо. Последний же от удара подался назад и выстрелил в упор в нападавшего из револьвера. Смерть Лебедева наступила мгновенно. Во время ареста, по словам свидетелей, передавая свою шашку коменданту станции, Михаил Самойлов перекрестился и со слезами на глазах произнес: “Боже мой! Что я сделал!”»

Ну а теперь наконец-то перейдем к самому судебному процессу, состоявшемуся 23 мая, где статный 31-летний подсудимый, державшийся крайне сдержанно и с большим достоинством, стал практически моментально всеобщим любимцем. Да и целый ряд многочисленных свидетельских показаний подтвердил факт того, что Самойлов являлся исключительно добрым, честным и порядочным человеком. Поэтому журналисты и присутствовавшая на суде публика дали ему прозвище «рыцарь чести». Но симпатии симпатиями, а закон есть закон. Так что обвинительная речь заместителя прокурора Маньковского сводилась к следующим положениям.

1. Почему Самойлов, зная, что Лебедев ищет ссоры с ним, и видя его сидящим  у стола, не обошел это место, а, так сказать, сам стал нарываться на столкновение?
2. Почему подсудимый ранее так спокойно выносил оскорбления Лебедева и все время уклонялся от предложенной ему дуэли?
3. Почему Самойлов, зная, что встретится с Лебедевым, сам пошел к буфету, а не послал кого-то из прислуги?
4. Почему подсудимый именно выстрелил в нападавшего, а не нанес кулаком ответный удар?

Спрашивая все это, заместитель прокурора также настаивал на том факте, что револьвер был взят Самойловым умышленно, когда тот возвратился в вагон после первой встречи с Лебедевым.

В свою очередь адвокат подсудимого Леонид Владимиров в своей необыкновенно убедительной, яркой и длинной речи доказывал всем, что:

1. тяжесть полученного Самойловым оскорбления с точки зрения воинской чести, а также опасение получения нового удара бутылкой поставили его в состояние необходимой обороны;
2. случившаяся трагедия является убийством, совершенным в «запальчивости и раздражении», но не предумышленным преступлением.

Затем Владимиров не менее мастерски опроверг все выставленные обвинением вышеуказанные положения.

«Талантливая речь профессора Леонида Владимирова была произнесена с искренностью и убеждением, подкупавшим всех присутствующих. Возразить на нее смог лишь гражданский истец присяжный поверенный Свидерский».

Так напишут потом в газетах. Ну а рано утром присяжные поверенные после 15-минутного совещания наконец-то вынесли свой вердикт, по которому Самойлов был признан полностью невиновным. Правда, кто его знает, произошло бы так все, если бы блестящий адвокат Владимиров не доказал, что Самойлов по факту действовал в состоянии аффекта и в целях самообороны.

Однако будем честны, далеко не все судебные процессы, в которых в качестве защитника обвиняемых выступал Леонид Владимиров, заканчивались для него таким вот ошеломительным успехом. Как и у любого адвоката, были в жизни Леонида Евстафьевича и большие неудачи. Да и сами его подзащитные не всегда уж бывали такими позитивными, как тот же Самойлов. Одно из таких крупных поражений случилось у Владимирова осенью 1892 года. На скамье подсудимых тогда оказался далеко не простой смертный, а сам бывший земский начальник 2-го участка Харьковского уезда, кандидат права, дворянин Василий Андрианович Протопопов. В силу каких конкретно причин его адвокатом в этом весьма скандальном судебном процессе был Леонид Владимиров, так до сих пор и не ясно. Сам же Протопопов обвинялся в том, что в сентябре 1890 года в Харьковском уезде при исполнении обязанностей участкового земского начальника выступил из своих законных пределов и круга действий своей должности тем, что:

• грозил полицейским городовым Золочева бить морды, если не будут делать ему чести;
• на сельском сходе в Золочеве публично грозил всем, если будет продолжаться шум, перебить половину собравшихся крестьян, а тем, кто надумает писать жалобы и прошения, угрожал словами: «Жалобы будут на морде, а прошения — на задней части тела»;
• на сельском сходе в селе Мироновка объявил крестьянам, что каждого, кто не уважает своих родителей, будет до суда жестоко бить;
• в Золочеве ударил крестьянина Григория Ворвуля за то, что тот не заметил его (Протопопова) и не снял перед ним шапки;
• арестовал на несколько часов крестьянина Василия Слепушенко без соблюдения установленных правил;
• нанес тому же Слепушенко жестокие побои;
• избил крестьянина Михаила Серого, на которого днем ранее поступила жалоба. «Как только вошел Михаил Серый, Протопопов спросил его: “А слыхал ли ты о новом законе?” Серый ответил отрицательно. Тогда Протопопов ударил его кулаком в лицо, а затем начал жестоко бить, приговаривая: “Я вам покажу, поставлю на своем! Я вас выучу знать новые права!”;
• после этого арестовал на несколько часов Михаила Серого без всякого соблюдения установленных на то правил;
• в селе Должике на сельском сходе ударил палкою крестьянина Тимофея Старченко.

Сам же Протопопов в вышеописанных преступных действиях (кроме избиения Серого) виновным себя не признал. В итоге, несмотря на все ораторские таланты, остроумие и богатый опыт Леонида Владимирова, Судебная палата после непродолжительного совещания вынесла приговор, признав подсудимого полностью виновным в превышении своих служебных полномочий и подлежащим исключению со службы с возложением на него судебных по делу издержек.

Через некоторое время после этого, в октябре 1893 года, в звании заслуженного профессора Харьковского императорского университета Владимиров, воспитавший немало прекрасных учеников, ушел в отставку и навсегда покинул наш город. Насколько сильно повлияло как на это все, так и на его жизнь вообще участие Владимирова в деле Протопопова, до сих пор не выяснено. Да и важно ли это на самом-то деле? Ведь в любом случае имя этого успешного и популярного адвоката заслуживает того, чтобы о нем в Харькове помнили.