История нашего города в период 1914–1917 годов крайне сложна, противоречива, да и темных сторон в ней немало. Если говорить вкратце, то 1914 году последовал всплеск патриотических настроений, всевозможные митинги в поддержку армии и правительства, счастливые добровольцы, уходящие на фронт, благородные горожане, жертвующие средства на нужды армии и открывающие госпитали. В 1915 году настроения изменились — это уже страх ужас и боль. Ведь армия Российский империи, в которой служило немало наших земляков терпит поражение за поражением, цена которым десятки тысяч людских жизней. Пример для ясности: понесенные армией суммарные потери, то есть убитыми, ранеными, пленными и пропавшими без вести, тогда только во время Карпатской операции (7 января – 20 апреля) составили около 1 миллиона человек. Не говоря уже о том, сколько солдат погибло во время «Великого отступления» с 27 июня по 14 сентября.
Также в 1915 году германскими и австро-венгерскими войсками в ходе наступления были захвачены и обширные территории: Галиции, Буковины, Польши, часть Прибалтики, Беларуси. Это значит, что, помимо семей, потерявших близких, отправляющихся на фронт или пребывающих в госпиталях солдат, военнопленных, а также эвакуированных предприятий, в нашем городе появляется все больше беженцев из захваченных губерний.
Все это, естественно, влияет на рост негативных настроений среди горожан в отношении представителей вражеских государств. Поэтому Харьков в годы Первой мировой войны — это еще и тотальная шпиономания, а также повальное доносительство со стороны патриотически настроенных граждан на всех подозрительных, в том числе и на своих соседей. Разбираться со всем этим, ясное дело, приходилось органам правопорядка.
Например, летом 1914 года служащий одного из часовых магазинов сообщил в полицию о том, «что в домике, находящемся на Сумском шоссе, за городским парком, около фабрики Ворушилова проживает предполагающий на днях выехать за границу немец, к которому часто приезжает его брат из Германии, и ведущий подозрительный образ жизни».
Доблестная Харьковская полиция, естественно, реагирует на такой «сигнал» и выезжает по вышеуказанному адресу для проведения там обыска, а затем начинается самое интересное. Ведь «подозрительным немцем» оказывается гражданин Российской империи, уроженец города Лодзь Альберт Фердинандович Энде, живущий, как и его «брат из Германии», в нашем городе с семьей около пяти лет и в ближайшее время покидать его совсем не планирующий. Никто из членов семейства Энде в чем-либо предосудительном замечен не был. Да и в ходе детального обыска в доме Альберта Фердинандовича полиция ничего не нашла. Я, конечно, понимаю, как говорится, «бдительность — наше оружие», однако вся проблема в том, что таких доносов в полицию от обеспокоенных граждан как по городу, так и по всей территории губернии поступали сотни, и меньше их не становилось.
Если же брать само законодательство, то на жизнь в нашем городе в то время во многом оказывало существенное влияние действующее на территории Российской империи еще с 14 августа 1881 года в периоды войны или гражданских беспорядков «Положение о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия». На основании статьи № 26 этого документа при введении положения усиленной охраны генерал-губернаторы, губернаторы и градоначальники получали на местах весьма обширные полномочия. В частности:
- Право на издание обязательных постановлений по предметам, относящимся к предупреждению нарушения порядка и безопасности.
- Право налагать запрет на проведение народных, общественных или частных собраний.
- Право закрывать торговые или промышленные заведения.
- Право на запрет пребывания отдельным личностям на территории города или губернии, а также их высылке.
Вполне естественно, что в период с 1914 по 1917 год харьковскими губернаторами было издано немало таких своих постановлений. Касались они и национально-языкового вопроса. Так, в «Обязательном постановлении» для жителей Харькова и губернии от 14 июня 1915 года на эту тему читаем следующее:
- «Воспрещается проживающим и временно находящимся в Харькове и уездных городах Харьковской губернии германским, австрийским и турецким подданным не славянского происхождения:
- выезжать без разрешения административного начальства из назначенного им места жительства, выходить за черту города и на линию железной дороги,
- входить без разрешения начальства во всякого рода фабрики и заводы и даже приближаться к таковым,
- вступать в разговоры с военнопленными, а также и русскими нижними чинами.
- Воспрещается вести разговоры по междугороднему, а также по городским и уездным телефонам на немецком и турецком языках.
Виновные в нарушении этого обязательного постановления подвергаются в административном порядке денежному штрафу до 3 тысяч рублей или аресту до 3 месяцев, или тюремному заключению на 3 месяца».
С 19 апреля 1916 года ситуация в отношении использования в Харькове языка воюющих стран становится еще более жесткой:
«Воспрещается:
- Употребление немецкого, венгерского и турецкого языков в разговоре в правительственных и частных учреждениях как между собой, так и с лицами, служащими в сиих местах, а равно на улице, магазинах и во всяком общественном месте.
- Выставление вывесок торговых предприятий на немецком, венгерском и турецком языках, а равно и всякого рода объявлений и надписей на таковых языках.
- Выдача из банкирских и других контор, торговых предприятий и других мест и учреждений всякого рода квитанций на немецком, венгерском и турецких языках, справок, объявлений и расписок, а из аптек сигнатурок, а равно воспрещается ведение в сиих учреждениях на упомянутых языках переписки, имеющей общественное значение.
- Публичное исполнение, где бы то ни было, разного рода произведений, рассказов, куплетов и песен на немецком, венгерском и турецких языках.
- Помещение на страницах печатных изданий разного рода объявлений, реклам и прочих оттисков на немецком, венгерском и турецких языках.
- Продажа товаров с надписями на немецком, венгерском и турецких языках, за исключением названий фирм и вообще торговых знаков.
- Продажа товаров с названиями, хотя бы и на русском языке, или с изображениями каких-либо лиц, наименований, событий и т.п., имеющим отношение к воюющим с Россией государствам как оскорбляющим национальное чувство русского народа.
Лица, виновные в нарушении настоящих обязательных постановлений подвергаются в административном порядке денежному штрафу до трех тысяч рублей или заключению в тюрьме или крепости до трех месяцев.
Наложенные взыскания приводятся в исполнение полициею не позже трех дней со дня предъявления обвиняемому существа наложенного на него взыскания».
Вполне естественно, что такие «особые постановления» еще больше обострили недремлющую бдительность граждан Харькова в благом деле помощи своему трепетно и нежно любимому отечеству.
19 января сознательный житель нашего города Артур Янович Гайлит подал заявление в полицию. Он сообщил, что вечером 18 января соседка его сестры Кристины Сергис Эмилия Якобовна Гаук на улице с ними разговаривала по-немецки и восхваляла вражескую армию. Но так как работы у наших правоохранительных органов в то время было немало, только 13 марта по данному заявлению помощником пристава 1-го участка был составлен протокол допроса. Из него следовало, что вечером 18 января жительница Лифляндской губернии Мария Давидовна Паулин (29 лет от роду, по национальности латышка), возвращаясь в свою квартиру в доме №94 по Старо Московской улице, во дворе встретила свою соседку Эмилию Гаук, которая спросила по-немецки, где находится колбасный магазин. Услышав это, находящаяся там же, во дворе Кристина Сергис (35 лет от роду, по национальности также латышка), возмущенно спросила: «Зачем вы говорите на языке врага? Вы же можете спросить это по-латышски или по-русски». При этом и Сергис, и Паулин в своих показаниях утверждали, что в ответ Гаук начала восхвалять немцев.
Сама Эмилия Гаук при помощи своего сына в качестве переводчика на допросе заявила, что, будучи подданной Российской империи, русским языком вообще не владеет, латышский знает крайне плохо, но германскую армию во время произошедшей с соседками ссоры не восхваляла.
Возможно, на этом бы история закончилась, если бы 25 марта неутомимый Артур Янович Гайлит снова не написал прошение харьковскому полицмейстеру, в котором выразил свое бурное негодование, что Эмилия Гаук за разговоры на немецком языке заслуженного наказания до сих пор так и не понесла.
Видимо, не выдержав такого напора, 19 апреля харьковский полицмейстер подает рапорт губернатору, указывая в нем:
«Проступок Гаук выразился в разговоре на улице на немецком языке и в восхвалении немцев».
22 мая 1916 года харьковскому губернатору поступило прошение и от самого Артура Яновича Гайлита, проживающего также в доме №94 по Старо Московской улице.
«В средних числах января месяца сего 1916 года, жительствующая в городе Харькове по Старо Московской улице в доме №94 Кристина Ансовна Сергис и Мария Давидовна Паулин, один день после обеда, возвращаясь из города домой, недалеко от своей калитки встретили жительствующую в том же доме по Старо Московской улице №94 Эмилию Якобовну Гаук. Гаук их, т.е. Сергис и Паулин, остановила и на немецком языке /хотя отлично умеет говорить и на латышском языке/ стала расспрашивать, где тут поближе мясная торговля, а также и разное другое; Кристина Сергис сделала ей, Гаук, замечание, почему она, жена латыша, непременно хочет говорить на немецком языке, который официально воспрещен. На это Гаук иронически возразила: „Обожди-обожди, скоро придут германцы, всех застрелят и тебя тоже в живых не оставят; нам, немцам, принадлежит город Харьков и не придется долго ждать, когда германцы придут и займут его, вот тогда нам будет житье“. Так как Кристина Сергис, а также и Мария Паулин крайне плохо владеют русским языком и о вышеуказанном случае не смогли заявить полиции, то по их, Кристины Сергис, а также и Марии Паулин, личной просьбе я, придя вечером с работы домой и узнав обстоятельства дела, как русский подданный и вдобавок военнообязанный, чувствуя себя наравне оскорбленным словами Гаук: „Скоро придет германец и всех застрелит“, тотчас обратился в I Полицейский участок города Харькова с соответствующим заявлением и просьбой дать делу законный ход. В участке мне объявили, что полиция приедет к нам на днях и на месте составит протокол. Пришлось порядочно долго ждать, ибо только 13 марта сего 1916 года пришли к нам на дом полицейские лица и объявили, что мы все немедленно должны явится в I Полицейский участок, где помощник пристава составил о вышеуказанном случае протокол; после чего объявил нам, что мы можем идти домой, а Гаук будет задержана и дело будет передано для дальнейшего расследования. Однако не успели мы прийти домой, как за нами вслед пришла домой и Гаук, и открыто стала над нами насмехаться. После того про вышеуказанное дело ни слуху ни духу. Много раз ходил я в I Полицейский участок справиться о положении дела, но никакого дельного ответа там мне не дают, и только последний раз сказали, что дело передано губернатору. А поэтому на основании изложенного, имея в виду довольно значительную серьезность вышеуказанного дела, покорнейше прошу ваше сиятельство сие прошение расследовать и не отказать сообщить мне, какой ход дан и где в настоящее время, и в каком положении находится вышеуказанное дело по обвинению Эмилии Якобовны Гаук».
В итоге 25 мая 1916 года харьковский губернатор, рассмотрев все обстоятельства дела о мещанке Курляндской губернии Эмилии Гаук, проживающей по Старо Московской улице №94, постановил:
«На основании §I обязательных постановлений, изданных для жителей гор. Харькова и губернии 19 апреля сего года, за разговоры на немецком языке, подвергнуть названную Гаук аресту на два месяца».
Беспокоясь за судьбу своей матери, Оскар Юльевич Гаук 1 июля 1916 года подает на имя губернатора нашего города прошение следующего содержания:
«По постановлению Вашего Превосходительства мать моя, Эмилия Якобовна Гаук, за употребление немецкого языка в январе месяце сего года, с 23 июня подвергнута двухмесячному аресту.
Соболезнование к участи моей матери заставляет меня обратится к Вашему Превосходительству с пояснением, что мать моя — русская подданная, уроженка Прибалтийского края, где безотлучно провела всю свою жизнь и где получила свое школьное образование. При посещении сорок с лишком лет тому назад моей матерью, коей сейчас 53 года, училища, там все преподавалось на немецком языке, так что мать моя не имела возможности выучить русский язык и кроме немецкого языка немного понимает еще по-латышски.
Вся вина моей матери заключается в том, что, вернувшись в январе с базара, она у ворот двора, где живет, встретившись с соседкою-жительницей того же дома, обменялась несколькими фразами о рыночных ценах на немецком языке.
Сим дерзаю смелостью, обратится к Вашему Превосходительству с почтительнейшей просьбой по выслушании моего объяснения благоволить смягчить суровую кару, наложенную на мою мать».
Однако досрочного воссоединения семьи не случилось — на документе чьим-то размашистым почерком (может быть, даже рукой самого губернатора) написано одно слово: «отклонить».